Изначально гериатрический интернат задумывался государством для тех, кому сложно жить одному и заботиться о себе самостоятельно, но на самом деле он стал местом несвободы. Старость здесь проходит в муках. В подобных домах престарелых, которые остались без изменений с прошлого столетия и где проживают от 200 до 300 человек – все дни, как один бессмысленный день сурка. Утром подъем, завтрак, утренний туалет, лежание в кровати, обед, сон. Минуты плавно перетекают в часы, часы – в дни, дни – в недели, недели – в месяцы. Старики ощущают себя здесь поломанными старыми вещами, выброшенными на чердак.
Я иду по узкому и темному коридору бывшей больницы, переделанной под дом для престарелых. На стене висят советские, разрисованные от руки плакаты-призывы против курения. В воздухе -запах старости и легкого безумия.
Захожу в маленькую затхлую комнату – старики, как молчаливые тени, сидят или лежат на своих железных кроватях — они погружены в себя, смотрят отсутствующим взглядом… На стене висит лента, полностью облепленная мертвыми мухами
Рядом с кроватью старика, которому трудно ходить, стоит деревянный стул с неровно вырезанной в нем дыркой. Под ним пластмассовое ведро. Это типичная обстановка в таких учреждениях.
Из состояния задумчивости меня выдергивает неожиданное прикосновение к моей руке. Старик, лежа на кровати, полностью накрывшись одеялом, выглядывает одним блеклым глазом, не пораженным катарактой, и хриплым голосом произносит: «Подойди ко мне, я что-то хочу сказать». Я сажусь возле него и внимательно смотрю на его измученное лицо. Но старик опускает свой взгляд, некоторое время молчит, будто на что-то решаясь, и вдруг протягивает мне в руки свернутые деньги и еле слышно произносит:
«Сыночек, купи мне гроб, я скоро умру. Не хочу в сырую землю. Возьми деньги, ты не обманешь».
От неожиданной просьбы я онемел. Я не мог взять деньги, не мог выполнить его предсмертную просьбу, меня разрывало изнутри от противоречивых чувств – смятения, желания помочь и страха не оправдать его ожиданий. Мне стало стыдно,что я отказал — и смог только растерянно произнести: «К сожалению, не могу вам в этом помочь». От беспомощности я отвел взгляд и даже не спросил его имени.
Через несколько дней его не стало.