Мы останавливаемся возле одного из обшарпанных домов, из которого зовет Монику пожилая сгорбленная женщина. Моника внимательно слушает бабушку, берет ее скрученную артритом дрожащую руку и говорит: «Хорошо, помогу». Она помнит проблемы всех жителей табора, всех ромов, которые к ней обращаются за помощью и советом.
Вдруг нам навстречу едет человек на телеге с запряженной черной лошадью. Он останавливается, они здороваются. Моника подходит ближе к коню, начинает гладить его гриву и морду, а потом что-то нашептывает у его настороженного уха, возвращается к хозяину животного и спрашивает:
— Как конь? Выздоровел уже?
— Да уж крепкий, работает, — отвечает мужчина.
— А дети ходят в школу? Не пропускают ли уроки?
— Как не ходят? Ходят.
Повозка проезжает по луже, образовавшейся после обильного дождя. Дорогу каждый раз размывает, это настоящая проблема для жителей ромского поселения, потому что от состояния дороги зависит, достанутся ли сегодня дети в местную школу. Однажды городской автобус, который возит детей, просто отказался останавливаться, потому что не хотел «везти грязь». Тогда Моника вместе с односельчанами набрали ведра этой грязи и понесли прямо в кабинет мэра Чопа, которая неоднократно игнорировала просьбу сделать дорогу.
Один из наиболее болезненных вопросов для Моники – образование детей. В образовании она видит единственный путь разорвать круг бедности ромов.
«В свое время ромы просто не попали в общую систему образования с юного возраста из-за своего образа жизни – кочевые перемещения с места на место никак не способствовали получению школьного образования. Не было смысла отдавать детей в классы, ведь ромы понимали, что через довольно короткое время табор снимется с места и уедет. Впрочем, нельзя говорить, что ромы вообще не получали никакого образования. Просто оно было не таким, каким мы его традиционно представляем. Ромское традиционное образование больше напоминает старое сельское образование, когда дети учатся, наблюдая за работой своих родителей, и со временем набираются достаточно навыков, чтобы во взрослом возрасте зарабатывать на жизнь тем же ремеслом, что и родители», — рассказывает Моника.
Но власти наплевать на проблемы в таборе, их сознательно игнорируют и закрывают глаза, потому что они ромы. За многие годы ничего не было сделано. Наоборот, изоляция ромского табора только усилилась.
Обычно типичный ромский дом – криво слепленная из глины хижина, вместо крыши – листы металла, а вместо стекла в окнах – обычный полиэтилен. В качестве забора – сбитые друг к другу деревянные доски разного размера, найденные где-то на свалке.
Во дворе сохнет детская одежда, а рядом разложенная телега, на которой только что перевозили строительные материалы для дома. По улице беззаботно, словно забыв обо всех проблемах, бегают дети – большой толпой – старшие с совсем маленькими, все чумазые, а за ними дворовые собаки весело машут хвостами.
Мало кто из жителей табора получает помощь от государства, здесь поняли: никто, кроме тебя самого, твои проблемы не решит. Потому здесь все привыкли помогать друг другу и своими силами строить себе жилье, решать вопросы водоснабжения и другие бытовые проблемы.
— Я выросла в этом таборе, меня воспитывала бабушка, которую я очень любила. Из нашей семьи я единственная, кто умеет читать и писать на венгерском и русском языках, сожалею, что не пошла учиться дальше. В поселении я знаю о каждом, кто за что беспокоится, у кого какие невзгоды, они моя одна большая семья. Я такая же, как и все, небогатая, за деньгами не гонюсь, могу войти в любой дом, говорить с любым чиновником на равных. Сколько себя помню – решимости мне никогда не хватало.
Идя рядом, я спрашиваю, как же она стала баронессой, ведь ромская традиция предполагает, что женщина всегда у детей, занимается бытом.
— Наши люди мне доверяют, мы все готовы подставить плечо друг другу, потому что чувствуем, что никого более близкого у нас нет, кроме нас самих. Я люблю своих ромов, мы мелодичный, поющий, жизнерадостный народ, хоть и живем в постоянной нищете. Я этим и «подкупила» людей, потому что я их искренне люблю, – смеется Моника. – Каждый знает, что при любых обстоятельствах может обратиться ко мне. Я могу в два часа ночи пойти вытаскивать из полиции рома, накричать на начальника, если тот не выдает документы и нарушает закон, требовать справедливости, когда чиновники наглеют или относятся к нам несерьезно. Поэтому люди и проголосовали за меня, потому что не оставлю их в беде. До меня были баронами только мужчины. В Украине я единственная баронесса ромского поселения.
Сегодня ромы в Украине – очень изолированные, выброшенные на свалку общественной жизни. К сожалению, расстояние между общинами и ромскими поселениями велико и это становится еще одним из препятствий в преодолении искусственной сегрегации. Обычные люди не пытаются понять специфический уклад ромской жизни, а узколобость и бессистемность власти на местах, хаотичность в принятии решений только углубляет ту яму, которая отделяет ромов и других членов общества и усиливает их изолированность.
Моника идет уверенным шагом по улице и от ее присутствия становится оптимистичнее. Люди хотят знать, что они не брошены, что им есть к кому обратиться и что в этот раз они добьются справедливости.