Бабушка Маруся попала в психбольницу с подозрением на брюшной тиф, от которого здесь её когда-то лечили. Со слов врачей, она — все ещё его переносчик, поэтому её необходимо изолировать.
Вокруг бабушки Маруси – давящая тишина, угнетающая пустота комнаты и беспросветное одиночество. Когда заходишь в комнату, в нос ударяет страшная вонь — смесь запаха мочи, гнили, горохового супа и хлорки. В комнате, кроме кровати, стоит пластмассовый стул, заменяющий туалет, и большая бочка с надписью «Грязные вещи». Деревянный пол прогнил, и каждый шаг отзывается скрипом. За такое длительное время в замкнутом пространстве можно просто обезуметь — без человеческого тепла и любви.
Своей хрупкостью и миниатюрностью бабушка напоминает маленькую девочку. Она лежит, свернувшись на боку, постоянно молчит, ее выцветшие глаза глубоко впали, а седые, спутанные волосы лежат на подушке. Бабушка не произносит ни слова, только беззвучно рыдает. Подняв угол одеяла, я увидел огромные отросшие ногти на пальцах ног, которые почти вросли в тело – неизвестно, как давно их не постригали, некоторые отломились и валяются на постели. Бабушка лежит на клеенке, так как санитарки не хотят утруждать себя и надевать ей памперс. Иссохшее тело в пролежнях и потнице, кажется, что от неосторожного движения оно просто осыплется. Мои вопросы долетают к бабушке, будто сквозь толщу воды, и она отвечает только рыданием.
К бабушке Марусе давно никто не заходит. Я останавливаюсь и прислушиваюсь – в коридоре слышно приближающиеся шаги санитарки, она заходит, чтобы проверить, жива ли бабка, смотрит на неё как на бесчувственную тушу — пустое тело, и скорее выбегает, не спрашивая даже о самочувствии. Санитарки не любят здесь задерживаться, они уже давно приговорили ее к смерти и ждут, пока та умрет, а потому отношение к таким пациентам у них соответствующее. Безэмоциональность и глухость к чужому горю только облегчают осуществление медленной пошаговой эвтаназии. Мне становится жутко от этой нелепой ситуации — запереть человека в тотальной изоляции на долгие годы под видом лечение тифа. Как оказалось позднее, повторный анализ бабушки Маруси на тиф не подтвердился, но ее упорно лечили из года в год, а диагноз и назначенное лечение не пересматривались все это время.
На сегодня случаи брюшного тифа в Украине уже почти не встречаются, его успешно побороли еще в прошлом столетии. Единственный нормативный акт, который регулирует подобный вопрос – еще советский приказ №139, которым пользуются и сейчас.
В нем четко указано, что для проверки, является ли человек хроническим носителем брюшного тифа, нужно нескольких раз сдавать анализ, а в случае подтвержденного диагноза налагают лишь запрет на протяжении года работать в сфере питания, обслуживания и работы с людьми.
Главврач заинтересован, когда койко-место в больнице не пустует и беспрерывно финансируется государством – надо же поддерживать работу учреждения на плаву, рассчитанном на 200 больных. В психиатрической больнице пациенты могут находиться до шести месяцев. Но на деле многие проживают здесь годами, несмотря на наличие в области психоневрологических и гериатрических интернатов для постоянного проживания людей с хроническими расстройствами психики, где есть врачи и соцработники.
Я стою посреди комнаты, застигнут мыслями – как же можно так провести почти 10 лет, не выходя на улицу, не видя солнца и не дыша свежим воздухом, не слыша человеческой речи, без возможности с кем-то поговорить? От чего можно лечить человека в заточении долгих 10 лет? Как можно без ущерба для психики преодолеть такую долговременную депривацию? Где еще возможны такие пытки в 21 веке? 10 лет из жизни бабушки Маруси, которые она могла прожить полноценно, уже не вернуть. И никто за это не ответит.